Коктейль со Смертью - Страница 57

Я смущенно пробормотала, что большинство детей не различают добро и зло, и тем не менее вырастают вполне законопослушными гражданами и охотно делают пожертвования в какой-нибудь фонд защиты детей или борьбы с раком. И что вряд ли можно назвать Арвида воплощенным злом, если вспомнить историю человечества и жестокое время, в которое мы живем. Биргитта сменила тему и заговорила о новом проекте Мартина, но я видела по ее глазам: она со мной не согласна.

Мартин подошел к Арвиду, встал перед ним на колени и взял его руки в свои.

— Почему всегда ты? — Он покачал головой. — Это я спрашиваю: почему ты всегда хочешь насолить брату? Ведь сделай ты добрый поступок, он отплатил бы тебе сторицей! Разве не видишь, что он хотел бы любить тебя, но ты ему не позволяешь!

Арвид посмотрел на отца.

— А может, я не хочу, чтобы он меня любил. Мне вообще не нужно, чтобы меня любили. — Он произнес это так спокойно, что мне показалось, будто это говорит не ребенок, а кто-то совсем другой. Чья же душа вселилась в его тело и творит теперь все эти безумства?

Биргитта тоже спустилась вниз. Она стояла молча и наблюдала за происходящим. Я обняла ее, но она никак не отреагировала на это, и я отошла в сторону.

— Теперь мне придется сидеть ночью и писать доклад о викингах заново, — сказала она погасшим голосом. Я представила, как она и Эрик вместе пишут доклад. Час ночи. Два. Три. Потом пара часов сна. В половине седьмого ей нужно разбудить Арвида, заставить его умыться и одеться и отправить в школу.

Эйра, которая все это время молчала, произнесла:

— Я понимаю, что вы чувствуете, хотя и не могу выразить это словами.

Я подумала, что ее детство в финских лесах тоже было не из легких. В воздухе словно запахло свежей древесиной. Видимо, слова Эйры помогли Биргитте, потому что она благодарно сжала ее руку и присела на стул перед Арвидом. Мартин вышел из комнаты, мы с Эйрой последовали за ним. То, что собиралась сказать сыну Биргитта, не предназначалось для наших ушей.

Мы пришли в кухню, и хотя есть больше никому не хотелось, Мартин поставил на плиту чайник. Я истолковала это как приглашение остаться и посидеть еще немного.

— Совсем забыл спросить, как у тебя с Томом, — спросил он, не оборачиваясь.

Я поняла, что ему не хочется обсуждать то, что натворил Арвид.

Поскольку я еще не успела рассказать ему про Аннетт, да и Биргитта ничего не знала, я вкратце рассказала о нашем с Томом ужине в ресторане и о том, как потом увидела беременную Аннетт в трамвае. «Она выглядит так, словно со дня на день родит», — добавила я. О Смерти я не упоминала. Мартин и Эйра внимательно слушали меня. Может быть, им было легче оттого, что не только у них проблемы в личной жизни.

— У некоторых мужчин все чувства и мысли сосредоточены в одном месте, и это место уж точно не голова, — заметила Эйра, сделав глоток чая.

Мартин сел напротив меня и взял мои руки в свои.

— Эрика, мне чертовски жаль, — сказал он, и я знала, что он говорит искренне. От его сочувствия и безусловной поддержки Эйры мне даже стало немного легче. — Это совсем не похоже на Тома. Знаю, мы очень с ним разные, но я уважал его. И нам всегда было о чем поговорить. Он обожал тебя, Эрика, я тебе это уже говорил. Меня не покидало ощущение, что вы созданы друг для друга. И тут это… Измена… и ее последствия. Не понимаю, как Бог мог допустить такое.

— А ты… Как бы ты поступил на месте Тома?

Смерть Габриэллы, инцидент с Арвидом и мой разрыв с Томом сблизили нас с Мартином, и мы могли говорить откровенно. Незачем притворяться, будто все хорошо, когда мы оба понимаем: это не так.

Мартин помолчал.

— Я никогда не изменял жене, — сказал он наконец, — если ты называешь изменой сексуальный акт со всеми его составляющими: от аперитива перед едой до коньяка к кофе. Но для меня измена — это не только секс. Газеты сегодня азартно спорят: считать поцелуй изменой или нет. Я не об этом. Мысли — вот к чему следует относиться серьезно. Ведь в мыслях мы абсолютно свободны и можем делать все, что угодно. И тут я ничего не могу обещать. Красивые женщины на улице невольно притягивают взгляд. Иногда трудно отвести взгляд от слишком глубокого декольте. Но самое страшное: порой меня посещает мысль о том, что я хочу просто исчезнуть. Выйти за дверь, чтобы никогда больше не вернуться. Это желание бывает настолько сильным, словно стоишь на краю бездны, и тебя туда тянет. И ты готов сделать последний шаг, хотя знаешь, что тебя ждет смерть. Это будет пострашнее измены — просто исчезнуть, оставив жену с больным ребенком. Я стыжусь этих мыслей. Но они меня не оставляют. И я не боюсь признаться себе в этом. Может быть, только поэтому каждый вечер и возвращаюсь домой.

Эйра слушала, открыв рот. Не решаясь спросить ее, изменяла ли она мужу, я размышляла над признанием Мартина.

— Ты говоришь, что хотел бы исчезнуть… но скажи… такой вопрос я осмелилась бы задать только близкому другу. Порой ты… жалеешь, что твой младший сын вообще появился на свет?

Мартин долго не отвечал, и я уже пожалела, что спросила. Но в конце конов он повернулся ко мне.

— Многие сочли бы твой вопрос циничным и объяснили его тем, что у тебя нет собственных детей. Но я хорошо знаю тебя. И понимаю, что ты имеешь в виду. И я… — Мартин умолк, потом сбивчиво продолжил: — Есть вещи, которые нельзя забыть. Можно простить, попытаться понять. Но забыть — нет. Во всяком случае, я не могу это сделать. Если бы мог, наверное, все сложилось бы по-другому.

Биргитта вошла в кухню. Она услышала его последнюю фразу.