— Я не верю тебе. Она считает меня ненормальным. Я слышал, как они с папой говорили это, думая, что я сплю. Будто со мной что-то не так, что я идиот и тому подобное. И то же самое в школе. Все говорят, что любят меня, но я знаю, что они врут. И тогда я делаю вот так!
Арвид набрал в рот сока и выплюнул мне в лицо. Я отпрянула. Вся блузка была залита липким морковным соком, и я с отвращением вытирала оранжевую жидкость с лица салфетками. «Так вот почему он выбрал именно этот сок», — подумала я. Я-то обрадовалась, зная, как он полезен для здоровья, но Арвид знал, что пятна от него невозможно отстирать. Я заорала на него, но его дьявольский хохот стал еще громче. Люди оборачивались на нас и при виде моей заляпанной блузки тоже начинали смеяться, полагая, что я сама облилась.
— Видишь? Ты ненавидишь меня. И моя мама тоже. Потому что я делаю вот так!
— А зачем ты тогда так делаешь? Зачем ты все портишь? Как ты думаешь, каково мне терпеть тебя полдня вместо того, чтобы работать? И что мне теперь делать с испорченной блузкой?
— Ты предложила это не ради меня, а ради мамы.
Что я могла ему ответить? Бросая друг на друга злобные взгляды, мы доели то, что лежало на тарелках, и поднялись на эскалаторе к святая святых — кинозалам, где показывали фильмы. Арвид потребовал попкорн, лимонад и сладости. Я не протестовала. В конце концов, этот поход в кино — его последнее развлечение.
Мы прошли в зал, показали билеты, нашли свои места и сели. Я — со вздохом облегчения, Арвид — плюнув на пол. Вокруг нас сидели мужчины с сыновьями разного возраста: смирных, с куртками на коленях и в кепках на головах. Ритмично двигая челюстями, они жевали жвачку. Я была единственной женщиной в зале. Фильм о войне во Вьетнаме, как сообщали титры, представлял новую версию событий тех лет. Я помнила две прежние версии: одна во всем обвиняла американцев, другая — вьетнамцев. «Война с человеческим лицом», — гласил подзаголовок. Еще нам обещали реализм в изображении событий и стереозвук. Я посмотрела на Арвида, гадая, как такой фильм повлияет на его психику, а потом сказала себе, что это уже неважно. То, что должно произойти, случится сразу после фильма, и никто не успеет ощутить последствий просмотра.
К моему облегчению, на экране появились рекламные ролики. Я достала из сумки одеяние: мне было холодно. После первых кадров американцы и вьетнамцы начали демонстрировать «человечность», расстреливая и взрывая друг друга. Они словно соревновались в жестокости. Меня чуть не стошнило, когда американский солдат швырнул вьетнамского младенца в огромную ступу и начал толочь, пока детские крики не стихли под истошные завывания матери. Я не могла на это смотреть. Закрыв глаза одеянием, я заткнула уши. От ткани пахло морем и покоем. Я и сама не заметила, как уснула.
Иисус шел ко мне с распростертыми объятиями. Увидев его издалека, я бросилась навстречу. У него было лицо Тома, но солнечный свет бил мне в глаза, пока я не перестала что-либо различать. Я слепну, подумала я, но тут Иисус обнял меня. Я заглянула ему в лицо, но увидела только слепящий свет. И тут я почувствовала, как чьи-то пальцы вцепились в мою одежду. Я посмотрела вниз: Габриэлла и Сиссела, лежа на земле, вбивали гвозди мне в ступни. Я стояла, пригвожденная к земле, и не могла пошевелиться. Потом они отползли, и я заметила, что ноги у них превратились в змеиные хвосты. Я почувствовала тошноту, и изо рта у меня тоже поползли змеи, заглушая крики ужаса. Я с мольбой подняла глаза к свету, чтобы взмолиться о спасении, но свет исчез, и на смену ему явилась фигура в темном одеянии. Она откинула капюшон, и я снова увидела пожелтевшие кости, червей в пустых глазницах и услышала слова: «Твое время пришло. Твое время пришло».
Я вздрогнула и проснулась. На экране судья читал американскому офицеру приговор за военные преступления. Так вот оно какое, человеческое лицо войны, — подумала я и перевела взгляд на Арвида, чтобы узнать, как он отнесся к фильму. Но на соседнем сиденье его не было — там лежали только кулек от поп-корна, бутылка от лимонада и полупустой пакет из-под конфет.
Я должна была это предвидеть. Вскочив, я бросилась к выходу, спотыкаясь об ноги недовольных зрителей. Когда я выбежала из темного кинозала, свет на секунду ослепил меня. Я в панике оглядывалась по сторонам, не зная, где искать Арвида. И тут я его увидела…
Арвид балансировал на тонких перилах стеклянного ограждения на высоте в три этажа. Под ним сверкали лампы, эскалаторы, рестораны… и — каменный пол. Рядом стояла скамейка, которую он, по всей видимости, подтащил туда, чтобы вскарабкаться на перила. Эскалаторы, снующие вверх-вниз по обе стороны, напоминали змей из моего кошмара. Под Арвидом уже успела собраться группа людей. Они кричали ему, чтобы спускался, не то разобьется на смерть. Пожилой мужчина попытался схватить его за одежду. Арвид пошатнулся, но восстановил равновесие и завопил, что если кто-то приблизится — он будет стрелять. Люди протягивали руки, чтобы поймать его, если он упадет. Арвид сделал несколько неуверенных шагов вперед, продолжая вопить, потом пошатнулся…
Оставалось только одно. Я распахнула одеяние. Достала флакон и медленно двинулась вперед. Я осторожно, чтобы не слетела бумажка с адресом, вытащила пробку и сделала вдох. Арвид повернулся ко мне. На мгновение наши глаза встретились, словно соединенные нитью невидимой паутины, протянутой от души к душе. Он знал, я знала, мы оба знали, что мы знаем. Арвид сделал шаг, оступился, пошатнулся и полетел вниз. Я вдохнула и ждала. Я выполняла свою работу. Задание патрона, который велел мне организовать пару смертей, потому что он сегодня не в настроении.