Коктейль со Смертью - Страница 23

— Во флаконе его душа, — ответил Смерть на незаданный мною вопрос. Я промолчала, благодарная за эту чуткость, и он продолжил: — У Густава была необычная душа. Как и у Сисселы. Несмотря на свои страхи, он был сильный человек и не боялся признаться в них. По крайней мере, самому себе. Такими душами не разбрасываются и не засовывают их в дальний ящик. Тем более что Густав хорошо знал, чего именно хочет в следующей жизни.

— Израиль?

— Он всю жизнь защищал евреев. Прочитав «Майн кампф» Гитлера сразу после выхода этой книги, Густав посвятил много сил и времени статьям о фашистской угрозе. В Германии его сразу объявили врагом — их агентура прекрасно работала. В Швеции на эти статьи никто не реагировал. Во время войны Густав и его жена Агнес принимали у себя евреев-беженцев с бритыми головами и обожженными руками, которым удалось сбежать в Швецию от газовых камер. Многие из них потом общались с Густавом, благодарные ему за мужество. Неудивительно, что он всю жизнь был на стороне Израиля. Однако в последние годы перед ним встал вопрос: как можно поддерживать государство, которое, как оказалось, не всегда стоит на стороне добра.

Смерть замолчал и сделал глоток горячего шоколада. Последовав его примеру, я вдруг подумала: а что, если существует особый ген ненависти? Если бы его можно было вовремя обнаружить, мир был бы избавлен от таких монстров, как Гитлер.

— Поэтому Густав хочет оказаться в Израиле. Стать политиком. Помочь этой стране. Бороться там с нетерпимостью. Он мог бы стать политиком и в этой жизни и бороться за мир между арабами и евреями. У него были широкие взгляды, несмотря на скаредность. Но прежде чем начать новую жизнь, он должен еще раз родиться.

— А что же Агнес?

— Агнес — это его жена, как ты уже догадалась. Она не боится меня. И никогда не боялась. Я знаю: она всегда хотела, чтобы Густав ушел первым, потому что не сомневалась: он не перенес бы ее кончины. Агнес тоже лежит в больнице, поэтому не могла навещать его. Но вчера они вместе читали Библию и пели псалмы. Агнес знала, что должно случиться. И когда ей сообщат о смерти Густава, будет к этому готова. Ей тоже предстоит умереть, но у ее постели буду сидеть не я, а ее сын. Об этом меня попросил Густав, и я охотно окажу ему такую услугу. Это помогло Густаву, поможет его сыну и Агнес тоже. Мне незачем там быть.

— А твоим подчиненным?

Смерть посмотрел на меня.

— Я же сказал, что сын будет там. Он и будет моим сотрудником. Хотя и не знает об этом.

Подчиненный. У постели. Не знает об этом. Одни умирают в одиночестве, как Густав. Другие — рядом с близкими, держа их за руку. Тонкая связь между жизнью и смертью. Мне надо обдумать все это, а потом, возможно, задать очередные вопросы.

По пути на вокзал нам попался почтовый ящик. Смерть достал флакон и опустил его туда. Я думала, что после всего того, что со мной сегодня приключилось, уже ничему не удивлюсь. Но теперь поняла, что в обществе Смерти меня ожидает еще много сюрпризов.

— И это дойдет по назначению?

— Конечно, дойдет. Разве ты слышала, чтобы на шведской почте когда-нибудь пропадали посылки?

Глава 6

Души внутри флакона бились в клубах дыма, переливаясь мутно-лиловым, сизо-серым, синим и темно-зеленым, как покрытые мхом морские скалы. Сквозь стекло на меня смотрели безумные глаза, руки били в стекло, рты открывались в беззвучном крике, и снова все затягивало дымом. «Выпусти меня отсюда, выпусти! И я исполню три любых твоих желания!»

Мне многое вдруг стало понятно. Все эти старые сказки о джиннах в бутылках, найденных на берегу моря. Душа, хорошо упакованная, но нетерпеливая, отчаянно стремящаяся в новое тело, заброшенная не туда по ошибке небесной почты и выпущенная на волю рукой несведущего. Словно все сказки Шахерезады вдруг оказались правдой.

Всю обратную дорогу в Стокгольм я провела в каком-то странном состоянии — на грани сна и бодрствования. Меня словно вытолкнули на поверхность и дали возможность сделать глоток воздуха, прежде чем снова утянуть под воду. Смерть извинился и ушел в соседний вагон поговорить с каким-то своим знакомым. Шла ли речь об обычном человеке, его подчиненном или самом Дьяволе, мне тогда было совершенно все равно. Меня мучило какое-то странное сосущее чувство внутри, грозящее в любой момент забраться мне в голову.

Слово «душа» то и дело возникало у меня перед глазами, как огненный крест куклуксклановцев. Душа Густава была синей. А какого цвета моя? Мне вдруг показалось, что у меня ее и вовсе нет, что она исчезла в тот момент, когда я, сидя в кресле, обитом голубой парчой, отказалась принять протянутую руку Тома. А если душа у меня и есть, я понятия не имею, какого она цвета.

Том. Я должна поговорить с ним. Получить ответы на все вопросы. С одной стороны, все мосты между нами сожжены, но мы ведь можем поговорить как цивилизованные люди… Тогда меня тоже занесут в список адресатов рождественских открыток, и наш разрыв будет узаконен.

Смерть вернулся за минуту до прихода поезда на Центральный вокзал. Он не объяснил своего отсутствия, а я ничего не спрашивала. Мы молча вышли из вагона и направились к выходу. Там мой знакомый остановился, взял меня за плечи и развернул лицом к себе. В полумраке вокзала его волосы казались совсем седыми. Но глаза оставались по-прежнему яркими — серо-зелеными, как морские водоросли у подножия скал. Я снова отметила его великолепный загар. Видимо, он проводил не так уж много времени в Стокгольме, ведь бледное шведское солнце не придает коже золотистый оттенок. С другой стороны, я вообще не знала, какие у него отношения со своим телом, если, конечно, это его тело.